Бочкарева Н. С. ЭКФРАСИС ПРОИЗВЕДЕНИЙ ДЕКОРАТИВНО-ПРИКЛАДНОГО ИСКУССТВА В РОМАНЕ А. С. БАЙЕТТ «ДЕТСКАЯ КНИГА» на в усадьбе Уэллвудов), что передает пластичность и живописность горшка-памятника. Илл. 9. Кацусика Хокусай. Большая волна в Канагаве. Гравюра. 1823–1831. Музей Метрополитен. Нью-Йорк Филип задумывается о сложности воплощения своего грандиозного замысла, соединения глазурей и создания оттенков: “It was fiendishly hard to conceive – all those glazes, welded together, the necessity for the difficult red to be simultaneously both bloody and fiery” (р.462). Байетт выбирает такие слова, что создается впечатление не только технической, но и духовной сложности при создании памятника Фладду. Так, глагол conceive означает ‘постигать’ ‘испытать’, ‘дать начало чему-нибудь’, усилительное наречие fiendishly имеет значения ‘дьявольски’, ‘чертовски’, ‘ужасно’, а главную трудность для художника представляет передача красного – одновременно «кровавого» (bloody) и «огненного» (fiery). В создании эскизов для будущей вазы тоже акцентируется лексика подземного (абсолютно черного) мира: “He made drawings of lizards and dragonflies and snails, coiled in the jet-black coal”. В помещении стрекоз (dragonflies) между ящерицами (lizards) и змеями (snails) актуализируется первая часть слова (dragon) и подчеркивается характерная для Байетт поэтизация «черного» (в духовном смысле) через блеск (в данном случае – серебристые крылья) (см. об этом: [Дарененкова 2012: 115]). Дальнейшее упоминание о луне продолжает этот образный ряд: “Sometimes he thought the moon should be full, and sometimes a hair-thin crescent, barely scratched in” (p.462). Сам процесс творческого мышление создает эффект движения: постепенного изменения (убывания) от «полной луны» к «тонкому, как волос, серпу, едва нацарапанному». Этот эффект воображаемого движения использует статичную природу изобразительных искусств (фактически изображаются только два крайних состояния) и напо16 минает китайский символ инь и ян . Замысел памятника Фладду воплотился в целой серии работ, составивших центральную часть выставки работ Филипа а галерее Маркуса Ледбеттера в октябре 1908 г.: “There were various clusters of pots” (р. 511). К этому времени ученик достиг уровня мастерства своего учителя: “Philip could be thought the equal of his master” (p. 510). Две его работы, относящиеся к разным сериям, купил Южно-Кенсингтонский музей. Сосуды (чаши, кружки, высокие бутылочные формы), выполненные в память о мастере, колористически повторяют замысел памятника: “The central exhibit was a group of vessels – bowls, jars, tall bottle shapes, with formally abstract glazes, many of them with a dull hot red like molten lava at the base, bursting into a sooty black layer on top of which raged a kind of thin sea of sullen blue with a formal crest of white foaming shapes rearing and falling” (p. 511). Мотив бурного моря становится основным в этих и других работах, посвященных Бенедикту Фладду: “Other pieces had intricately random glazes that raced and climbed and plunged and scattered like forces driving in the glassy curls of wild sea water. There were greens and greys and silvers like needles of rushing air in dark depths” (р. 511). В абстрактных композициях первой группы акцент делается на движении водяных и воздушных потоков. Другую группу работ составляют горшки, воплощающие оригинальные идеи Филипа, хотя в них тоже видно влияние увиденного и пережитого им: “The second group was glazed gold, or silver, or luster shot with both. The pots were covered with a lattice of climbing and creeping half-human creatures, not the little demons of the Gloucester Candlestick, not the tiny satyrs of the Gien majolica, but busy figures – some bright blue with frog-fingers, some black, some creamy-white, with white manes tossing – unlike anything Dorothy had seen” (р. 511). Реминисценции известных произведений позволяют обнаружить общее и особенное в работах Филипа. Отмеченные Дороти Уэллвуд различия касаются в основном внешнего облика изображенных существ (ярко-голубых, с лягушачьими черными и белыми лапами, с белыми гривами) и их расположения, не предполагающего вертикали, а равномерно (извивающейся сеткой) покрывающих золотую и серебряную глазурь 17 горшков . Еще более важное значение имеют интерпретации самого Филипа, акцентирующего внимание на способности произведений искусства удержать движение в покое, сдержать страсти (морских и подземных тварей, ощущения собственного тела) и заключить их в прекрасной форме: “I make things keep still. They don’t, naturally, keep still. Sea water. Things in the earth. You need to hold the pots to see how it works” (р. 511). 114